Дата: 21.03.1922

Из дневника К.И. Чуковского:

22 марта. <...> Был на заседании Восточной Коллегии «Всемирной Литературы», которая редактирует журнал «Восток». Там поразительно упрям проф. Алексеев. Он дает много хламу (он очень глупый человек). Когда ему доказывают, что это для журнала не подходит, он в течение часу доказывает, что это отличный матерьял. Я сказал акад. И. Ю. Крачковскому, что их коллегию можно назвать «Общество для борьбы с Алексеевым». Он зовет Алексеева «желтой опасностью». <...>

Чуковский. Т. 12. С. 23.

Дата: 17.03.1922

Из дневника К.И. Чуковского:

18 марта. <...> Вчера на заседании «Всемирной
Литературы» рассказывались недурные анекдоты о цензуре. <...>

Чуковский. Т. 12. С. 19.

Дата: 14.02.1922

Из дневника К.И. Чуковского:

15 февраля. Вчера весь день держал корректуру Уитмэна. «Всемирная Литература» солила эту книгу 2 года — и вот наконец выпускают. Коробят меня кое-где фельетонности, но в общем ничего. Вчера наконец-то нам выдали семейный паек. Слухи о том, что Волынский хочет издавать казенную газету, подтверждаются. Собираю матерьялы для журнала.

Чуковский. Т. 12. С. 10.

Дата: 21.12.1920

Из дневника Чуковского:
«Вчера на заседании правления Союза писателей кто-то сообщил, что из-за недостатка бумаги около 800 книг остаются в рукописи и не доходят до читателей. Блок (весело, мне): “Вот хорошо! Слава Богу!” (…) Читали на заседании “Всемирной литературы” ругательства Мережковского — против Горького. Блок (шепотом, мне): “А ведь Мережковский прав”. Говорили о том, что очень нуждается Буренин. Волынский, которого Буренин травил всю жизнь, пришел к нему и снес ему 10  000 рублей, от Лит. фонда (который тоже был травим Бурениным). Блок сказал: “Если бы устроили подписку в пользу Буренина, я с удовольствием внес бы свою лепту. Я всегда любил его”» (С. 310, запись 22 декабря).
Чуковский. Т. 11. С. 310.

Дата: 03.01.1919

Из дневника К.И. Чуковского:

5 января, воскр. Хочу записать две вещи. Первая: в эту пятницу у нас было во «Всемирной Лит.» заседание , — без Тихонова. Все вели себя, как школьники без учителя. Горький вольнее всех. Сидел, сидел — и вдруг засмеялся. — Прошу прощения... ради Бога извините... господа... (и опять засмеялся)... я ни об ком из вас... это не имеет никакого отношения... Просто Федор Шаляпин вчера вечером рассказал анекдот... ха-ха-ха... Так я весь день смеюсь... Ночью вспомнил и ночью смеялся... Как одна дама в обществе вдруг вежливо сказала: извините, пожалуйста, не сердитесь... я сейчас заржу... и заржала, а за нею другие... Кто гневно, кто робко... Удивительно это у Шаляпина, черт его возьми, вышло... Так велось все заседание. Бросили дела и стали рассказывать анекдоты.

Чуковский. Т. 11. С. 235.

Дата: 14.11.1919

Из дневника К.И. Чуковского:

Обедал в Смольном — селедочный суп и каша. За ложку залогу — сто рублей. В трамвае — во «Всемирную». Заседание по картинам — в анекдотах. Горький вчера был в заседании — с Ионовым, Зиновьевым, Быстрянским и Воровским. Быстрянского он показывал, делал физиономию — «вот такой». Эт-то, понимаете, «ч[елове]к из подполья» , — из подполья Достоевского. Сидит, молчит — обиженно и тяжело. А потом как заговорит, а у самого за ушами немыто и подошвы толстые, вот такие! И всегда он обижен, сердит, надут — на кого неизвестно. <...> Блок дал мне проредактированный им том Гейне. Я нашел там немало ошибок. Некоторые меня удивили: например, слово подмастерье Блок склоняет так: род[ительный] п[адеж] подмастерьи, дат[ельный] пад[еж] подмастерье — как будто это Дарья.

Чуковский К.И. Собр.соч. Т. 11. С. 266-267.

Дата: 12.11.1920

Из дневника К.И. Чуковского:

12 февраля. Описать бы мой вчерашний день — типический. <...> Читаю работы студистов об Ахматовой. Где-то как далекая мечта — мерещится день, когда я мог бы почитать книжку для себя самого или просто посидеть с детьми... В три часа суп и картошка — и бегом во Всемирную. Там заседание писателей, коих я хочу объединить в Подвижной Университет. Пришли Амфитеатров, обросший бородой, Волынский, Лернер — и вообще шпанка. Все нескладно и глупо. Явился на 5 мин. Горький и, когда мы попросили его сообщить его взгляды на это дело, сказал: «Нужно читать просто... да, просто... Ведь все это дети — милиционеры, матросы и т. д.». Шкловский заговорил о том, что нужны школы грамоты, нужно, чтобы и мы преподавали грамоту... Штрайх (сам малограмотный) заявил, что он — арабская лошадь и не желает возить воду. И все признали себя арабскими лошадьми. <...>

Чуковский. Т. 11. С. 288.

Дата: 03.10.1920

Из дневника К.И. Чуковского:

3 октября 1920 г. Третьего дня б[ыл] у Горького. Говорил с ним о Лернере. История такая: месяца полтора назад Горький вдруг явился во Всемирную и на заседании назвал Лернера подлецом. «Лернер передает всякие цифры и сведения, касающиеся «Всем. Литературы», нашим врагам, Лемке и Ионову. Поэтому его поступок подлый, и сам он подлец, да, подлец». Лернера эти слова раздавили. Он перестал писать, есть, пить, спать — ходит по улицам и плачет. Ничего подобного я не видал. В Сестрорецке мне, больному, приходилось вставать с постели и водить его по берегу — целые часы, как помешанного. Оскорбление, нанесенное Горьким, стало его манией. Ужаснее всего было то, что, оскорбив Лернера, Горький уехал в Москву, где и пребывал больше месяца. За это время Лерн. извелся совсем. Наконец Горький вернулся — но приехал Wells и началась неделя о Уэллсе. Было не до Лернера. Я попробовал было заикнуться о его деле, но Горький нахмурился: «Может быть, он и не подлец, но болтун мерзейший... Он и Сергею Городецкому болтал о «Всем. Литературе» и т. д.». Я отошел ни с чем. Но вот третьего дня вечером я пошел к Ал. М. на Кронверкский — и, несмотря на присутствие Уэллса, поговорил с Горьким вплотную. Горький прочел письмо Лернера и сказал: да, да, Лернер прав, нужно вот что: соберите членов «Всем. Лит.» в том же составе, и я извинюсь перед Лернером — причем отнесусь к себе так же строго, как отнесся к нему». Это меня страшно обрадовало . — Почему вы разлюбили «Всем. Лит.»? — спросил я. — Теперь вы любите «Дом Ученых»? — Очень просто! — ведь из «Дома Ученых» никто не посылал на меня доносов, а из «Всем. Лит.» я сам видел 4 доноса в Москве, в Кремле (у Каменева). В одном даны характеристики всех сотрудников «Всем. Литер.» — передано все, что говорит Алексеев, Волынский и т. д. Один только Амфитеатров представлен в мягком, деликатном виде. (Намек на то, что Амф. и есть оносчик.) Другой донос — касается денежных сумм. Все это мерзко. Не потому, что касается меня, я вовсе не претендую на чью-нибудь любовь, как-то никогда это не занимало меня. Я знаю, что меня должны не любить, не могут любить , — и примирился с этим. Такая моя роль. Я ведь и в самом деле часто бываю двойствен. Никогда прежде я не лукавил, а теперь с нашей властью мне приходится лукавить, лгать, притворяться. Я знаю, что иначе нельзя». Я сидел ошеломленный. Сейчас Горький поссорился с властью и поставил Москве ряд условий. Если эти условия будут не приняты, Горький, по его словам, уйдет от всего: от Гржебина, от «Всем. Лит.», от Дома Искусств и проч.

Чуковский. Т. 11. С. 301-302.

Дата: 30.11.1920

Из дневника К.И. Чуковского:

1 декабря 1920 г. <...> Вчера витиеватый Левинсон на заседании Всемирной Литературы — сказал Блоку: «Ч[уковский] похож на какого-то диккенсовского героя». Это удивило меня своей меткостью. Я действительно чувствую себя каким-то смешным, жалким, очень милым и забавно-живописным. Даже то, как висят на мне брюки, делает меня диккенсовским героем. Но никакой поддержки, ниоткуда. Одиночество, каторга и — ничего! Живу, смеюсь, бегаю — диккенсовский герой, и да поможет мне диккенсовский Бог, тот великий Юморист, к-рый сидит на диккенсовском небе. <...>

Чуковский. Т. 11. С. 305.

Дата: 09.03.1921

Из дневника К.И. Чуковского:

9 марта. Среда. <...> Мы с Замятиным сбежали с заседания «Всемирной» и бегом в Дом Искусств в книжный пункт. Я хочу продать мои сказки — т. к. у меня ни гроша, а нужно полтораста или двести тысяч немедленно. Каждый день нам грозит голод. <...>

Чуковский. Т. 11. С. 327.